Слишком всё это было быстро.
Гул боя, рёв кровожадной толпы, в мгновение сменившийся безмолвием. Только что на плечах держался поганый комок меха, а в ногах валялся синий демон, когтистая лапа которого вывернута под невозможным углом. Один красивый приём должен был закончить всё и сразу. Что-то он упустил, в обжигающей ярости, вырванной из рук победы. Что-то сделал не так, или просто опоздал на несколько долей секунды. А ведь так оно было близко – пронзи мечом мохнатую тушу котообразной твари, и с джаккаем бы разобрался на раз-два. Проклятый джаккай-лотошник, хотя проклинать его бессмысленно.
Как же это грустно, когда триумф, перебирая своими золотыми лапками, уползает к сопернику. Первым исчез звук. Медленно ракурс сменялся, с каждым мгновением приближаясь к земле. Челюсть до сих пор сводило, только от воспоминаний о страшном холоде, сковавшем лицо. Шею теперь опоясывал красивый шрам – судя по его протяжённости и величине, глотку рвали зубами, со звериной яростью. Триумф тихо шествовал прочь, а с ним в ногу уходили чувства. И, наверное, жизнь.
Смешно кончено, но страшное ранение в шею не запомнилось никак. Что запомнилось хорошо – это холод. Сначала снаружи, от лап джаккая, а после, когда началось падение – уже свой, родной, шедший изнутри. Кажется, к этому моменту как раз закончилось падение. Ещё успел увидеть, как на него уже лежачего набрасывается призрачный зверь, как оживляется, ахнувшая в своей жажде смерти, толпа. А потом, и зрение, уцепившись за длинный хвост золотой тварюшки-триумфа, покинуло его.
Когда все чувства вернулись, первым кого Элиас увидел – был аренный доктор, в своё время зашивавший ему руку, что несказанно поразило рыцаря – он то было приготовился встречать самого Смерть! Или он уже его встретил? Вместо воспоминаний, о том, что после падения – только серый, липкий туман. И странное ощущение мохнатых существ, окруживших со всех сторон. В раздумьях о том, умер он или нет, рыцарь попытался задать вопрос доктору.
Элиас смотрел на доктора, доктор на незашитую рану горла, рана весело свистела. Солирование на распоротом горле продолжалось несколько секунд, пока доктор не опомнился, и пациент, даже не успев понять что происходит, был подвергнут «бюджетной анестезии» - получил чем-то тяжёлым по голове.
Когда чувства снова вернулись, Эла уже заковывали в цепи. Уже наученный горьким опытом, он для начала ощупал свободной рукой горло, лицо, и только тогда сподобился узнать, живой он, или мёртвый, и что тут вообще происходит. Однако, вопрос застрял в горле, когда рыцарь заметил, что его приковывают к джаккаю. Джаккайке. Чувство обречённости, малодушничая, звало забиться в самый тёмный угол, и сесть там.
Снова арена, снова бой, снова джаккаи! Чем я провинился перед Всеобщей Матерью? Ладно, спокойно, сейчас главное победить, и тогда всё будет хорошо. Сейчас дадут оружие…
Не дали. Вытолкали на арену, на пару с непереставающей материться напарницей, показали противников. Демон и джаккай. О Мать Гайя!
Из всего монолога судьи, разум выцепил слово «раб». Вот чего не хватало, до полного счастья, и взаимопонимания с окружающим миром! Вот теперь Элиасу хотелось ровно того же что и толпе – крови. Ярлык рабства, цепь, джаккаи, которые всегда невовремя падают на голову, мнимая, или не очень, смерть – сложились и перемешались, что-то перещёлкнув в голове.
Не проронив ни слова Элиас, побежал за джаккайкой. Сначала взять оружие, что лежит у столба, потом посмотрим.
