Сборы в дальнюю дорогу не заняли у Павла много времени, ибо он торопился, страшась скорого визита карательного отряда, с которым справиться сын князя при всем желании бы не смог. Разумеется, в суматохе были взяты далеко не все необходимые для долгого путешествия вещи: чугунный котелок для приготовления пищи, огненный кристалл-огниво для разведения костра, спальный мешок и многие другие предметы остались в родовом поместье. Карголомский лишь надеялся теперь на то, что захваченные деньги из почти опустевшей сокровищницы помогут обзавестись ему всем недостающим, ибо ночевать в тавернах было, конечно, можно, но уж слишком рискованно. В крайнем случае, Павел мог продать своего коня и продолжить путешествие пешком, благо для новоиспеченного экс-князя ходьба и бег никогда не были в тягость и даже приносили некое медитативное удовольствие, помогая расслабиться и собраться с мыслями.
А расслабиться Павлу бы не помешало! Все же не прав был наставник Сергей, вменяя Карголомскому отсутствие чести, ой как не прав... Да и сам сын ныне покойного князя тоже ошибался, старательно убеждая себя в том, что честь — понятие с ним не совместимое, глупое и опасное для его жизни. Правда в том, что неправильное, по мнению цивилизованного большинства, понятие о честном поединке — лишь одна из весьма немногих вещей, что отличала Павла от большинства дворян. А потому стыд за вынужденные трусливое бегство и оставление верного слуги, которого Карголомский, как истинный сюзерен, обязан был защищать, пожирал разум молодого человека, а душу терзал на части, откалывая от обледеневшего сердца один осколок за другим. Как он мог так поступить! Вий же был единственным, кто за него пытался заступаться, пока Федор полосовал сына плетьми на протяжении всех пяти лет, что они провели в поместье! Ну... если быть точным, то все же двух лет. Впервые отец стал применять серьезные телесные наказания лишь тогда, когда сыну исполнилось три года. Но разве этого мало?! Да и кто знает, хватило бы Федору благоразумия, если бы джаккай не был все время рядом с мальчиком?.. А теперь Вия наверняка уже поймали, скрутили, пытали и казнили. И все из-за него, Павла. Ведь глупо было перекладывать вину на Федора, ибо у беглеца была возможность взять старого джаккая с собой. Да, долгой дороги он бы не выдержал, не тот возраст, но ведь этого и не требовалось! Достаточно было довезти его до ближайшей джаккайской деревни во Фрагарии, где старый дворецкий мог бы затеряться и мирно дожить отпущенный ему срок. Это ведь было так просто... Так очевидно... Почему же он этого не сделал? Не хотел зря возиться? Возможно. Допрос старика с пристрастием все равно бы ни к чему не привел — дряхлый джаккай умер бы раньше, чем успел бы хоть что-то сказать. Стало быть, и переживать не о чем?.. Но почему тогда Павел чувствовал себя так плохо? За двадцать лет, конечно, случалось всякое, но такое щемящее чувство в груди Карголомский ощущал впервые. Неужели это было именно то, что обычно чувствуют люди, когда предают... друга? Друг. Надо же! До сих пор сын князя был уверен, что старательно и методично смог исключить любую потенциальную привязанность, которая могла бы помешать ему отомстить отцу за те годы, что он отнял у Карголомского, заперев в монастыре, пока сам Федор играл в политику с одним из самых опасных монархов современности. Убийство отца сыном было бы наверняка не понято слишком многими, чтобы Павел мог позволить себе заводить прочные знакомства, а позитивные эмоции от общения со сверстниками неизбежно сделали бы характер несостоявшегося Ледяного Рыцаря слишком мягким для такого жестокого и ответственного дела. Выходит, что все было зря? Неужели, Павел ошибся, хотя до этого всегда во всем оказывался прав, чем очень гордился? Получается, что он не только напрасно испортил себе лучшие годы жизни, но еще и потерял навсегда единственного друга? И, что куда важнее, был ли теперь хоть какой-то смысл оставаться таким же черствым и невозмутимым, когда именно сейчас он отчаянно нуждался в сторонниках, чтобы исполнить последнюю волю отца? Отец… Карголомский с ужасом и отвращением к самому себе внезапно понял, что где-то в глубине своей остывшей души он все же любил Федора. Несмотря на наказания, отец позаботился о том, чтобы его сын вырос сильным не только телом, но и духом, Федор также не забыл и о том, чтобы его единственный сын был в безопасности в священной обители ордена, пока сам Карголомский-старший плел дворцовые интриги. Безусловно, во всем этом был и личный интерес, но… так ли это все было ужасно? Заслуживал ли на самом деле отец той морозно-жгучей ненависти, которую Павел хранил все это время? Как некстати вспомнились слова одного известного айзенкасловского поэта Виталия Черноводного[1], которого юный Павел любил читать вечерами в своих покоях в стенах орденского монастыря:
«В ярость друг меня привел —
Гнев излил я, гнев прошел.
Враг обиду мне нанес —
Я молчал, но гнев мой рос.
Я таил его в тиши
В глубине своей души,
То слезами поливал,
То улыбкой согревал.
Рос он ночью, рос он днем.
Зрело яблочко на нем,
Яда сладкого полно.
Знал мой недруг, чье оно.
Темной ночью в тишине
Он прокрался в сад ко мне
И остался недвижим,
Ядом скованный моим.»
От этих воспоминаний стало только хуже. Герой поэмы добился своей цели, а Павел? Все же правильно говорят: месть — это развлечение для дураков, вот он и одурачил сам себя…
«ДОВОЛЬНО!!!» — Зажмурившись на секунду и сделав несколько вдохов-выдохов мысленно оборвал свои внезапные самоистязания сын князя, — «Это все может подождать. Мне повезло, что, похоже, погоня пока задерживается, но нельзя расслабляться! Не сейчас! Я направляюсь в одиночку в чужую  страну, о которой вскользь знаю только по книгам. Я должен быть собранным как никогда ранее. А эта затянувшаяся волна экзистенциальных вопросов должна быть немедленно остановлена! Вий — мертв. И я должен смириться с этим. А отец… К Синделу его, хоть я в богов и не верю! Нет даже смысла о нем теперь рассуждать. Он сделал свой выбор, а я — свой. Теперь мы ничем не связаны, а что до судьбы моей страны… То я должен исполнить волю отца. Но не ради него, а ради восстановления своего доброго имени и возвращения дворянского титула.»
— …моги рассудить нас!! — донесся до сознания Павла посторонний шум, — Я пас свою овцу, а этот дурень ее пристрелил. И требует ее как добычу! А я требую, чтобы он отплатил за убийство моей Заиры. Как считаете, а?
Стоявший рядом мужчина в одежде и со снаряжением охотника на предложение, очевидно, пастуха, лишь фыркнул, сложив руки на груди.
Прийдя к внутренней гармонии, мужчина в одеждах жреца демонического бога даже не сразу обратил внимание, что с ним заговорили. К счастью, не понукаемый более хозяином конь шел теперь достаточно медленно, чтобы Карголомский успел аккуратно натянуть поводья и остановить свой транспорт до того, как он бы проехал мимо неожиданных собеседников.
«Кметы.» — Быстро оценил изменившуюся обстановку лжесвященник, — «По хорошему, послать бы их куда подальше, чтоб не приставали со столь мелочными проблемами к дворянину, но… Эх, похоже придется поболтать с чернью. Так или иначе, я отчаянно нуждаюсь в любых полезных связях, а эти селяки вполне могут рассказать свежие слухи о происходящем в мире. К тому же, граница с Фрагарией уже недалеко, может, они и о ней что-то знают? Впрочем, на многое рассчитывать тоже не стоит…»
Капюшон был натянут на голову достаточно глубоко, чтобы никто не смог успеть рассмотреть душевных терзаний несостоявшегося князя, а потому Павел, как ни в чем не бывало, ответил вполне твердым и спокойным голосом:
— Честно говоря, не думаю, что я достаточно компетентен в этом вопросе, — Пожал плечами Кирсан Кайфат, — Однако, если вам так необходимо мнение третьей стороны, то вот оно. Охотнику нужна добыча? Так пусть заплатит за нее полную стоимость и забирает хоть целиком! В конце концов, это его профессиональная ошибка и он должен сам это понимать. Если у охотника недостаточно денег, то пусть выкупит только ту часть овцы, которая ему по карману, а остальное забирает пастух. Если же у охотника нет денег совсем, то "добыча", увы, остается полностью за пастухом, а охотник может разве что вернуть себе обратно свою стрелу. На мой взгляд, это будет справедливо, вы так не считаете?

Отредактировано Savage_seeker (2020-09-10 03:50:37)

Сохраняя спокойствие и стараясь не провоцировать раньше времени вооруженных крестьян, Кирсан оставался неподвижным. Волнение от захлестнувших недавно эмоций окончательно ушло, отдавая обратно холодному рассудку бразды правления над телом человека. Адреналин, начавший поступать в кровь, сделал окружающие объекты удивительно яркими и четкими, а скорость реакции возросла настолько, что время как будто слегка замедлилось. Конечно, от такого состояния обычно потом следует довольно неприятный отходняк, сопряженный, в первую очередь, со сложноконтролируемыми желаниями кушать и размножаться, однако это все будут проблемы будущего, потом, когда Кайфат выживет. Если выживет.
«Собраться, значит, ага…» — Быстро проносились мысли в голове Павла, молниеносно сменяя друг друга, — «Лопух! Стоило догадаться, что с такими нелепыми проблемами пристают обычно лишь тогда, когда собираются кого-то ограбить. Ладно. Что имеем? Грязь. Вода. Мало. Но вода. Ручей рядом с оврагом. Вода! Время! Нужно время!»
— …Видимо, нет… — Медленным вкрадчивым тоном, стараясь таким образом расслабить противника, продолжил Павел, параллельно плавным, неспешным движением сняв капюшон с головы, дабы тот более не ограничивал обзор, — Жаль, что наши понятия справедливости так расходятся. А так же мне жаль, что я, похоже, не смогу выполнить мою священную миссию. Йоган Вайер[1] будет недоволен… Очень недоволен! Итак, раз мне все равно суждено погибнуть, то священные писания обязывают меня принести в жертву как можно больше неверных, перед  тем, как я предстану перед Страшным Судом[2]…
До сих пор до жути спокойное и невозмутимое лицо Кайфата внезапно исказила гримаса безумной злобной усмешки. Лжесвященник неторопливо, показательно сложил руки в замок на груди, оттопырив пальцы в стороны и чуть-чуть согнув их в суставах, дабы получилась «корона демона»[3], где пальцы символизировали рога существа из подземного мира, а сложенные вместе ладони — собственно, голову оного. Тон речи Кирсана резко изменился, так, будто он почти кричит через силу, испытывая при этом жуткую боль, однако голос был по-прежнему спокойным, твердым и таким же умиротворенным. Как у висельника перед казнью, смирившегося со своей участью:
— Игнис’Фатис[4]… С-скоро… Сработает! У вас… секунд дес-сять… Пок-кайтесь же, грешники, ибо конец близ-зок!
Разумеется, Павел был бы совсем уж безнадежным глупцом, если бы сделал ставку только лишь на это, пусть и очень правдоподобное, но все же театральное представление. Пока Кайфат старательно отвлекал внимание на себя и тянул время, Карголомский тайком успел осмотреться, благодаря своевременно снятому капюшону, и определить всех вероятных противников, что уже находились в зоне видимости. Под сложенными в замок руками начало формироваться едва заметное, тусклое синевато-голубое свечение — основа для слегка модифицированного Зимнего Клинка, появляющегося из-под земли в местах сосредоточения воды. Не смотря на то, что княжеский сын давно хотел его проверить в бою, первые полевые испытания[5] данного заклинания пусть и оказались успешны, но все же потратили куда больше маны, чем Павел мог рассчитывать. Впрочем, тогда было лето, а дело было в лесу, вдалеке от любых водоемов… Но даже так, рядом с ручьем, Карголомский сильно рисковал, собираясь одновременно поразить, по меньшей мере, семь противников. А то и все восемь. Однако так некстати проснувшаяся честь требовала не отступать и бороться до конца. Либо Павел победит, пронзая всех острыми ледяными шипами, либо погибнет, пытаясь это сделать.
То, что вода из ключа, стала внезапно медленно течь в направлении позиций каждого из грабителей, по идее, должно было остаться незамеченным — ведь повсюду и так была грязь. Чуть мокрее тут, чуть суше там. Какая разница, если всюду одна слякоть? А между тем под ногами каждого из бандитов постепенно собирались маленькие лужицы. Всех, кроме собаки. Проклятый пес с достаточно расфокусированным вниманием мог слишком рано заметить что-то неладное и испортить весь план. Его Кайфат решил добить последним, отчаянно надеясь, что силы на это все же останутся.
Итак, все приготовления к самоубийственной атаке были завершены, неожиданно даже для самого Павла пламенная речь закончена, и оставалось лишь дождаться реакции слушателей либо же отсутствия оной. Если кметы окажутся достаточно благоразумными, чтобы броситься в ужасе врассыпную, Карголомский планировал пустить коня галопом, если же нет… Что ж, сын князя недолго будет сожалеть о содеянном. Если вообще будет.

«Не совсем то, на что я рассчитывал…» — мысленно оценил результат своего представления Кирсан, — «Впрочем, лучше уже все равно не будет. НУ, СЕЙЧАС ИЛИ НИКОГДА!»
— ТОГДА ПРОЧЬ С ДОРОГИ!!! — В праведной ярости заорал лжесвященник, так же скрытно развеяв заготовку “Кладбища ледяных шипов” и, освободив тем самым руки, схватился за вожжи, хлестким ударом ремней пустив коня галопом прямо сквозь упавшего ниц крестьянина, — Но! Пошел!
Если конь был достаточно хорошо обучен, то он, по идее, должен был суметь перепрыгнуть через живое препятствие. И, если селяк, вставший на пути, достаточно благоразумен, то он тоже не станет этому мешать. Если же нет… Ну, смерть от копыт ездового животного — обычное дело для низшего сословия… Уж дворянину ли об этом не знать…
Не забыл Павел и о своей паранойи, утверждавшей о том, что неприкрытые тылы — не есть хорошо. Едва конь тронулся, Кайфат отпустил правой рукой вожжи и резко, без замаха, ударил локтем сзади сидящего вероятного противника, который, по мнению Карголомского мог скрытно успеть пробраться на круп его транспортного средства. Вероятность этого, конечно, не велика, однако все же имелась. В худшем случае, человек будет всего лишь выглядеть глупо в глазах запуганных голодных крестьян, в лучшем же — собьет с коня опасного зайца, который все еще мог погубить все усилия Кирсана по бескровному уходу из сражения.

Кирсан не мог сказать наверняка, так как в итоге даже ни разу не обернулся, однако, судя по тому, что ему еще до сих пор никто никак так и не помешал, его план побега из засады все же увенчался успехом. Конечно, можно было с честью погибнуть в бою, окропив кровью свой верный кинжал и перебив если не всех, то большинство крестьян. К счастью, этому все же смогли помешать сразу две причины: личное понятие о чести, запрещающее ввязываться без веских причин в заведомо самоубийственные сражения, а также… Павел пока еще не до конца понимал что именно. Странное новое чувство… ответственности? Но за что? Едва ли кто-то бы посмел осудить Карголомского за то, что он попытался бы защищать свою жизнь, но… Все же убийство жителей собственной страны это как-то… неправильно? И дело тут было даже не в гуманистических соображениях, а чисто логических. Крестьяне, если верить словам пастуха, стали бандитами не от хорошей жизни, а от непомерных поборов их сюзерена. Однако и его обвинять во всех бедах было бы глупо. Некто по имени или прозвищу «Белянка» тоже наверняка был заложником необходимости регулярно поставлять Великому князю грабительские налоги. Что же до Виктора… Кайфат был готов поставить все свои 200 золотых на то, что Розендорский был уже и сам не рад, что ввязался в эту «маленькую победоносную» войну. Ведь она не получилась маленькой. И уж совершенно точно ее не вышло сделать победоносной. Замкнутый круг. А страдают, как всегда, простые люди, вынужденные от отчаяния совершать ужасные вещи ради выживания. Кирсан поклялся разорвать этот круг. Он найдет тех, кто сможет нести бремя этой важнейшей для Айзенкасла миссии, чтобы спасти не только себя, но и весь свой народ. Он должен, обязан, ибо больше некому… Но сейчас он должен бежать. Бежать, чтобы собрать армию, а потом вернуться и забрать то, что глупый недальновидный правитель уже и так не в состоянии удержать сам.
Как только жар назревающей битвы остался позади, Павел по уже ставшей традицией обыкновению придался размышлением о сущности бытия, а потому вернулся к реальности, лишь тогда, когда его теперь сильно уставший конь вынес всадника из леса на небольшой холм. Увы, наслаждаться живописной красотой своей родины сейчас не было времени, а потому княжеский сын вновь сосредоточился на своей текущей цели, внимательно осматривая объекты интереса.
«Переправа через горы?» — быстро составлял план действий лжесвященник, мысленно ругая себя за нерасторопность, — «Долго, дорого из-за трат на теплые вещи и опасно. Хутор? Припасы пока есть, а недостающие вещи я там вряд-ли куплю, тем более что никто не гарантирует, что те голодные крестьяне были не оттуда. Так… Здесь еще, кажется, должна быть дорога к побережью… Ага, вот же она! Отлично. Что ж, вариант переправы через море лишь самую малость лучше скитания по горным пустошам. Значит, решено. Ищем ближайший портовый город.»
От этих размышлений беглеца отвлек его верный конь. Транспорт дал понять, что что-то не так, а наставник Риз всегда говорил, что лошадям всегда стоит доверять, ибо животные часто чуют опасность там, где ее иной раз может не заметить даже самый чуткий демон. Вот и сейчас, при ближайшем беглом осмотре стало ясно, что в коня стреляли. И, что гораздо хуже, попали…
Адреналин вновь начал поступать в организм, второй раз уже за день. Отходняк будет тяжелый… Очень тяжелый. Но об этом беспокоиться сейчас не время, нужно как можно скорее вычислить стрелка, если он еще рядом!
Не смотря на то, что от почти непрекращающегося нервного напряжения кровь толчками пульсировала в голове человека, а руки начинали едва заметно подрагивать, Кирсану все же удалось вновь взять себя под контроль холодного разума(хотя на этот раз не запаниковать уже было сложнее) и действовать рационально. Споро спрыгнув с коня, он присел рядом со скакуном на четвереньки, как учил его джаккай-наставник, понижая тем самым площадь поражения своего тела и снижая сектор обстрела для стрелка. Так, хищно пригнувшись и внимательно осматриваясь по сторонам, Кайфат начал медленный обход вокруг раненного скакуна, высматривая в только что проеханных зарослях малейшую подозрительную деталь, выбивающуюся на общем фоне и готовый в любой момент сделать перекат в сторону, под прикрытие коня, в случае нового выстрела неприятеля. Даже если это была всего лишь прогрессирующая паранойя, сейчас имело смысл дать ей волю, так как за сыном Федора наверняка идут по следу наемные убийцы, а значит, пренебрегать осторожностью не следовало.