Вихо
– А ну замолчи. Пока хуй не отсох.
Угроза отсыхания хуя была такой внезапной, и в голосе Избранного было столько уверенности, что мелкий демон заткнулся и, спрятавшись за спину большого, принялся тихонько хныкать. Храмовые стражники посмотрели на Лиха с удивлением, но от комментариев пока воздержались.
– Избранный не решает за всех. Есть те, кто будет против.
На этот раз смотрители молчать не стали.
-Пока вы в храме, ваше слово – слово Моку. – с пафосом произнес один из них, молодой парень с рыжей бородкой и вулканическими прыщами на щеках. Другой стражник, старый, с длинными печальными усами, посмотрел на товарища с сомнением. Тот вначале не понял, а потом как понял, и покраснел. Может ли Страж угрожать отсыханием хуя? Может ли Страж вообще говорить такое неприличное слово?
-Страж может все – наконец с фанатизмом произнес молодой – даже ругаться матом. На то он и Страж… В Медиасе он – воплощение воли Богов.
-Я думаю, Синдел вполне мог бы сказать «хуй». Пусть я с ним и не знакома лично, и не вру, что понимаю его желания и угадываю его волю – рысья демоница хмыкнула, насмешливо зыркнув на военачальника. Но тот промолчал, застыв в своей скорби.
-А Гайя? Гайя, по-вашему, тоже могла бы такое сказать?! – убедившись, что никто не собирается остановить этот поток ереси, седоусый с гневом надвинулся на синешкурую. Вместе с нетерпимостью ереси как таковой, стала очевидна и его неприязнь к демонам.
-Ну, если бы ей, к примеру, камень на палец упал… Могла бы и ругнуться. Я так думаю – голубая кошка пыталась быть серьезной, но в ее глазах плясали сотни смеющихся демонят, а усы так и топорщились на пухлых щеках.
Старый смотритель в сердцах плюнул, и… тоже расплылся в улыбке. Молодой хихикнул. Не весело было только вожаку. Он смотрел на Вихо тусклыми безднами мертвых глаз и ждал ответа.
– Если твой бог молчит, значит, он либо в большой беде, либо бросил тебя. Но, даже когда Моку в беде, он нас не бросает. Моку находит путь сказать об этом. Если твой бог тебя бросил… То можно либо думать почему, либо жить дальше. Думать можно долго. Можно ничего не придумать. И умереть. Без бога, и без причины. Хочешь жить дальше – мы поможем. Если не хочешь, то уходи.
После слов Вихо-Лиха образовалась пауза. Все пытались осмыслить эти простые, но в тоже время великие слова. Молодой смотритель прислонил копье к стене и, достав из-за пояса пенал с писчими принадлежностями и замызганную тетрадь, принялся тщательно записывать слова Вихо, от усердия прикусив язык.
-Хорошо… Но вот ЭТО записывать не надо – шепнул старик, заглянув ему через плечо.
-Но…
-Не надо.
Со вздохом парень зачеркнул что-то, и спрятал тетрадь за пояс.
-Ты все правильно сказал, Избранный. Пока мы слышали волю Синдел, мы делали то, что он хотел. Теперь он молчит… А мы сами по себе. И умирать из-за этого было бы очень глупо… Мы хотим жить дальше. И с радостью примем любую помощь, которую вы предложите – демоница похлопала по своей сумке, со значением посмотрев на раны вожака, и бросив очередную улыбку Лиху.
И от этой улыбки Лих почему-то покраснел.
Но Стригу, в отличии от стражей и демоницы, слова Избранного совсем не понравились. Он хмуро молчал, скалясь, и глядя на свои когти, похожие на инструменты хирурга или пыточных дел мастера. Они были покрыты засохшей кровью… Лих невольно представил, какие раны ими можно было нанести. И от этой мысли все его тело заныло, а шерсть встала дыбом.
-Все, что я умею – убивать. Убивать и пытать. Особенно хорошо – мягких и слабых медийциев. – наконец произнес вожак, и в глазах его зажегся огонь – и я делал это столько, сколько себя помню… Я… И все остальные тут.
Стриг поднялся на задние лапы. В глазах его вспыхнули костры Ада, на которых жарятся грешники – а когти вонзились в пол с такой легкостью, будто он был сложен не из каменных плиток, а из шоколадных. Тень упала на стражников, которые схватились за копья, и на Лиха, который почувствовал ледяной холод… А потом жар. Вожак заговорил, и с каждым словам из железной пасти вырвались язычки пламени. Несколько искр упали на шерсть Избранного, и она стала медленно тлеть, наполнив нос отвратительным запахом.
Но ярость вожака была направлена не на Вихо – а на синюю демоницу.
И той тоже было страшно. Уши прижались к голове, когти вцепились в сумку, зрачки расширились так, что глаза стали черными, будто два колодца… Но она все равно вышла вперед, взглянув в глаза огромному демону огня, потому что вожаком он больше не был, вожаком была она – и поступить иначе, значило бы признать поражение и вернуть все, как было.
-Ты, Рафи, всегда была трусливой и мягкой. Вместо того, чтобы убивать, ты лечила. Вместо того, чтобы пытать, ты читала книжки… Тебе в срединном мире самое место. Но, неужели ты думаешь… Что и остальные такие? Неужели ты думаешь, что воины Ада смогут стать слабаками и трусами, как медийцы? Что они будут тут делать? Строить каменные коробки, ухаживать за животными… Торговать? Писать книги? Станут все лекарями, как ты? Смешно!
И он засмеялся сухим болезненным смехом, и теперь уже не смешно было всем остальным.
-Я хочу стать крестьянином – внезапно вмешался в разговор демон земли, желтошкурый пушистый здоровяк с большими печальными глазами, до этого сидевший тихо возле стены и, кажется, дремавший. Увидев, что привлек общее внимание, он растерялся, но потом все же застенчиво пояснил – Однажды я работал на ферме, пока Стриг не пришел… Это было очень интересно! В Аду ничего не растет… А тут можно кинуть в землю такое маленькое… называется семечко… и всегда вырастет что-то большое! Нужно только следить, отгонять птиц, поливать… Еще девочка говорила, что им можно петь… Это удивительно. Из такого маленького – такое большое! И иногда даже вкусное.
Он продемонстрировал расшитый шуршащий мешочек. Сверху перелез с одной потолочной балки на другую ящеренок, и на голову здоровяку упало немного пыли и сора.
-Вот видишь, Стриг. Не я одна… - уверенно начала говорить Рафи, но осеклась, увидев, как глаза Стрига заполняет бездонное,
кроваво-красное
пламя
Мавуро
Мавуро тщательно проверял черепа один за другим. Один сразу заставил его остановится - он был похож на тот, что красовался у него на морде, и на тот, что первым привлек его внимание, но все же, отличался от них – он был массивнее, но с куда как более тонкими рогами, похожими на веточки лиственного дерева зимой... Так, словно они были только основой для чего то иного
Демон вдруг почувствовал запах – запах крови, пота, шерсти, льда и…
Огромная четвероногая тварь стояла посреди лесной поляны. Рога ее блестели в свете солнца, и были прозрачными – ледяная корона, достойная владыки. Охотники, рассыпавшись, заходили со всех сторон. Лесной царь топнул копытом, и кривой рог, такой же как у него на голове, только в десять раз больше, вырвался из снега, нанизав на себя сразу двух нерасторопных коротышек. Убийцы прыснули врассыпную как стая напуганных птиц, но рога Короля настигали их везде. Он бил копытом, и каждый удар прекращал жизни – и не было приятней звука, чем их предсмертные крики и треск рвущей плоти. Он так был увлечен симфонией агонии, что не заметил, как один из врагов, забравшись на дерево, пустил сверху отточенный кусок дерева с холодным металлом на конце. Металл вонзился ему в глаз, и прошел дальше, достигнув мозга, после чего его жизнь прервалась, и он стал трофеем на стене
-Интересно, не так ли? – Мавуро не заметил, как рядом вновь появился толстый ангел. Он выглядел сонным, усталым и помятым, но на губах блуждала легкая довольная улыбка . – многие устают от смерти. Становятся к ней равнодушны… Никогда таких не понимал. Каждая смерть уникальна и интересна…
Мавуро прошел мимо стены черепов и остановился у очередного интересного экспоната, в глубине которого клубилась тьма. Череп принадлежал существу, которое было похоже на нирвенских псов – было оно их дальним родственником, так и не прирученным… Части черепа не хватало, и через дырку был виден ржавый крюк, на котором, словно шляпа на вешалке, и весела мертвая голова. В ноздри ударил запах – снега, демона, стали, камня…
Тощий человек, на котором из одежды были только штаны и тяжелые ботинки, сделал рывок вперед, пытаясь достать мечом свою цель. Но большая белая демоница была куда как более ловкой, чем могло показаться на первый взгляд. Она отскочила в сторону, и человек с недовольством заметил еще одну рану на боку от ее когтей. Это начинало надоедать, но отступать он не собирался. Он издал низкое рычание, и меч отозвался ему – а потом вылетел из руки, воткнувшись в каменную стену. Скала затряслась, и пошла трещинами – демон никак не ожидала такого и, встав на все четыре, попыталась отпрыгнуть. Но не смогла, и громада обрушилась на нее каменным дождем, погребая под собой. Человек, пошатываясь, сделал пару шагов – и понял, что это последняя его победа. Раны были куда серьезнее, чем казалось ему в горячке боя – ГОРАЗДО серьезнее… Умирать в этом теле не хотелось, и он, как и демоница, встал на все четыре, сбросив человечью шкуру и надев волчий мех. Это отняло последние силы, и он с трудом совершил прыжок – последний, в пропасть, чтобы его останки упокоились на дне, а не стали трофеем на чьей-то стене.
Но он недооценил пронырливость старого траппера.
Мавуро почувствовал ломоту во всех костях, и из носа потекла тонкая струйка крови. Несколько капель упало из-под черепа на пол.
-Вот так сюрприз – покачал головой Кальвин – так это один из детей Броксиса! Знает ли траппер, что у него на стене череп разумного? Кстати, у тебя кровь. Такое бывает. С непривычки…
Рукокрылый нашел-таки неуловимую тьму, прыгавшую из одного черепа в другой. Она пряталась в черепе, который точно не принадлежал хищнику – это был огромный грызун, по размеру равный черепу Ледорогого Владыки. Убедившись, что обнаружена, тьма прыгнула ему в лицо, наполнив своей смертью
21+
Он был сверху, а под ним терпеливо ждала черная, словно небо Ада, самка. Он напрягся, и вошел в нее. Их любовь была быстрой. Он был груб, а она раздражена сверх меры. Когда он был готов завершить, что-то тяжелое опустилось ему на шею, отделив голову от тела. Впрочем, тело все равно закончило начатое. Легче от этого, правда, не стало. Смерть есть смерть.
Еще несколько капель крови вытекло из-под маски.
-Что естественно, то не безобразно – прокомментировал Кальвин, разделивший с Мавуро опыт исследования черепа – никогда не видел таких существ… Интересно. Все эти черепа сохраняют в себе силу тех, кому они когда-то принадлежали… Сильные артефакты, но неприрученные, и от того опасные. Многие из наших мастеров с удовольствием с ними поработали.
Остальные головы на стенах не откликались. В них не было силы – она или рассеялась, или ее никогда и не было.
Закончив с исследованием стены, демон приступил к обеду. Кальвин тут же стал рядом, с азартным возбуждением наблюдая, как Мавуро кушает. Причмокивая и постанывая, он щурился, провожая взглядом каждый кусочек, поглощаемым демоном. Когда хрустели кости, он издавал кряхтение и щелкал зубами. Брызги бульона падали на его толстое лицо и исчезали, и ангел сопровождал это исчезновение протяжным вздохом.
Когда демон закончил, Кальвин подошел к окну и уставился туда с мечтательным взглядом. Вид у него стал еще более усталым.
Накушавшись досыта, Мавуро занялся другими делами. Собрав все медицинские принадлежности, он попытался дать понять старому джаккаю, что у него нет не то что рук, но и даже лапок, чтобы хоть как-то оказать первую помощь своей спутнице. Но старика его пантомима не проняла.
-Я тоже не могу – покачал он головой – не умею. Боюсь, только хуже сделаю. Используй свою демоническую магию.
Кальвин, вначале без особо интереса посмотрев на Ингер, вдруг подошел ближе, и, заглянув ей в глаза, расплылся в улыбке – широкой, белозубой, полной искреннего счастья. После чего глаза его помутнели, и толстяк томно вздохнул.
-Ах, несуразное чадо Синдел! Решил не предупреждать ее, и посмотреть что будет? Вот затейник! Да… Оно того стоит. Я помню тот день! Этот свет… Свет ярче любого солнца, свет, которого даже в Раю не увидишь… И тысяча демонов, разом ослепших, от боли ставших берсерками… Они дрались друг с другом, а я сидел и ел виноград, и это был самый вкусный виноград в моей жизни. Если ты спросишь у повара, что самое важное в блюде – каждый шеф скажет свое. Время, свежесть продукта, какая-то абстрактная душа, мастерство, точное следование рецепту или, наоборот, подход творческий, фантазия, старание, чистота на кухне… Хех. Я считаю, что важней всего для любого блюда это…
приправа.
И не было лучшей приправы для меня, чем вопли тысячи рвущих друг друга на части детей Синдел… Возможно, ты со мной не согласишься. Но тогда вместо демонов представь медийцев или ангелов. И ты сможешь хоть чуточку, хоть немного понять меня…
Кальвин, забросив руки за спину, вновь повернулся к окну. Приятные воспоминания поглотили его целиком, и он даже не обратил внимания на то, как старый джаккай, бранясь себе под нос, все-таки начал неумело перевязывать раны Ингер.
- Лечебная магия и фармакология способна на многое. Уж я то, Архиаптекарь Восемнадцатого Особого Батальона, знаю... Но вернуть зрение, украденное Звездой Света, не способен даже самый лучший лекарь. За одним исключением. Знаю я старого хитреца, любимое занятие которого – водить Смерть за нос. И это при том, что у Смерти нет носа! Такой шалун!
Кальвин, повернувшись снова к Мавуро, озадаченно нахмурился, глядя как неумело старый джаккай накладывает повязки.
-Что он делает? Рану вначале нужно обработать! Куда грязными лапами, ты, шерстяной ублюдок?!
Рукокрылый впервые увидел толстого ангела в ярости. Лоб его сморщился тысячей складок и покрылся потом, щеки тряслись, руки и крылья дрожали… Над головой вспыхнул нимб, ярко осветивший все углы жилища и прогнавший все тени до единой.
-Я щас тебя на куски порву! Положь тряпку, ты, имбецил, кому сказано! Что в этом пузырьке? Ты хоть знаешь, а?! Ты ее убить хочешь, крыса-переросток?!
Старик не видел толстого ангела. Но почему-то лапа его дрогнула, и он выронил корпию и баночку с какой-то мазью. Устало вздохнув, он сел на стул, прикрыв глаза.
Мавуро посмотрел на раны джаккайки. Выглядели они отвратительно. Особенно плох был хвост. Под повязкой, которую наскоро наложила сама Ингер, рана все еще кровоточила, пусть и медленно. Не только шкура, но плоть была разодрана клыками до самой кости и висела рваными кусками. Порезы от когтей на лапе были еще хуже. Судя по черноте на краешках ран, Райские Борзые точно занесли туда какую-то дрянь.
-Не могу – покачал головой Раст – чую, только хуже сделаю.
-Правильно – кивнул немного успокоившийся Кальвин – не умеешь - не берись. Кретин.
-Спать хочу- произнесла сонно Ингер – Завтра сама позабочусь о ранах.
С каждой секундой ей становилось все хуже. Но она была слишком утомлена и сломлена, чтобы понять, что утра для нее может и не наступить.
Состояние - объелся. +2 маны.
Вкус смерти. -1 здоровья
Саб-Зиро
-Неплохо– скупо прокомментировала Коша работу Хору с гравировкой. А наблюдения насчет глазастого растения не стала комментировать вовсе. Просто, молча отойдя в сторону, стала смотреть, чем закончатся эксперименты джаккая.
Приятель принял свою дозу магической энергии с привычной непосредственностью. Хоть он в ней особо не нуждался, отказываться от халявной маны было глупо. В голове Хору мелькнули картины поверхности, боя с зверолюдьми и Кошей, все то, что он и так видел – но со стороны фамильяра. Ничего нового Приятель показать не мог. Это его смутило, и глаз печально помахал связкой нервов и мышц, словно извиняюсь, что не может дать никакой полезной информации.
Растение наблюдало за происходящим, чуть шевелясь и помахивая листвой. Его черный зрачок то уменьшался, то расширялся, фокусируясь то на Хору, то на Приятеле, то на Коше. А потом, внезапно, сменил цвет на зеленый. Когда Пушок подошел ближе, существо дернулось, и глаз спрятался в бутоне. Затем бутон снова открылся – показав шип. Но всего на секунду. После чего глаз вернулся. Предостережение было очевидным – не делай глупостей, иначе ужалю. И кормежка питомца Пушка нисколько его не соблазнила и ни в чем не убедила. Но, когда Хору сделал еще один шаг, растительный глаз только моргнул лепестками, больше не показывая жало, ожидая, чего джаккай будет делать.
С каждой секундой ситуация выглядела все более глупой – и Коша, многозначительно откашлявшись, посмотрела на ближайшую дверь, как бы давая понять, что пора продолжить путь…
Но, стоило Пушку направить свою энергию к растению, как то тут же поглотило ее с внезапной жадностью. Сразу стало понятно, что этого ему мало – но джаккай самонадеянно был готов отдать еще. А растение готово было еще забрать. Обычное магическое истощение сменилось вялостью и физической слабостью, а затем и головной болью. Существо уже и не волновало, готов ли Хору давать – оно брало, не спрашивая разрешения. И лохматому пришлось бы плохо…
но, кажется, в это существо просто не могло уместится больше. Оно было заполнено доверху – и это было заметно.
Глаз в центре цветка горел зеленым огнем, шипы и листья выросли раза в два, стебли трещали от сока внутри… Цветок снова закрылся, бутон пульсировал и набухал с каждой секундой все сильней, и сильней, и сильней, пока…
Пока не открылся снова, и в центре его был здоровенный (размером с голову джаккая) фрукт, похожий на сливу – продолговатый, темно-синий, с характерной полосой, и беловатым налетом. Растение тряхнуло стеблем, и огромная слива упала под ноги джаккаю. После чего стебель повернулся к правому выходу из зала – и покачал в его сторону пустым цветком.
-Нам идти туда? – уточнила Коша. Растение кивнуло несколько раз, не оставляя сомнений в трактовке своего жеста, и скрылось под землей.
Тунец, за это время избавив солидный участок стены и пола от мха, втянула ноздрями воздух и повернулась к плоду, оставленному глазастым сорняком. Похоже запах (который джаккай совершенно не чувствовал) ей понравился, и жуткая лошадка зацокала в сторону фрукта.
Мана - ноль. -2 здоровья
Шалгеззаар Корве и Клео
Ни Корве, ни Клео даже понять ничего не успели. Просто девочка перестала плакать и, закрыв глаза, опрокинулась на спину. А потом закрыл глаза и опрокинулся на спину Шалгеззаар.
Надо отдать проводникам должное – их растерянность продлилась недолго. Первый пришел в себя Корве и, заламывая лапки, бросился на грудь демона, заливаясь слезами.
-Я! Я виноват! Почему я не остановил его! Почему не бросился ему в пасть, умоляя, чтобы он лучше съел меня, а не эту полную смертоносной отравы пищу! Будь прокляты эти злокозненные бессердечные люксарцы, будь проклят я, будь проклята…
-Тише будь! – раздраженно гаркнула Клео. Но прозвучало неубедительно, и Корве продолжил убиваться. Смахнув его с груди Шали словно мошку, черепаха нагнулась, прислушиваясь к дыханию ящера.
-Он был таким добрым, таким чутким, таким культурным, он постоянно утешал меня и поддерживал, хотя мы знакомы всего-ничего! Он хвалил мои стихи, единственный из всех, кого я знал! Он был словно часть меня, мы были словно близнецы, разделенные сразу после рождения! Близнецы не по внешности, а по характеру, с одинаково ранимыми, нежными душами, чувствительными ко всему прекрасному, что есть в этом несчастном мире, и болезненно переживающие его уродство… О, за что мне это, за что! Почему я такой бесполезный, такой жалкий, будто… Будто вилка в тарелке супа…!
-Тихо! Он жив! – Клео резко отстранилась от Зара – дыхание ровное, сердце бьется. Похоже на то, что он… Спит.
-Спит?! Ааааа! Я все понял! Эти негодяи его усыпили, чтобы…
Договорить фей не успел. Сверху высунулся Али. Увидев Зара, лежащего словно мертвый рядом с такой же безжизненной Мертсегер, старик чуть не свалился вниз – руки его разом ослабели, а ноги затряслись от страха.
-Никому не спускаться! – крикнул торговец женам и детям – кроме Амиры!
Скатившись по лестнице, торговец бросился к Зару.
-Смерть тебе! Негодяй! – взвизгнул Корве, и поднял лапы вверх. Маленькое бледное личико стало еще бледней, черты заострились, а глаза запали, и стали похожи на две дыры, проделанные в бумаге неловкими ножницами. Между когтей заплясали лоскуты тьмы, и черты фея исказила боль. Он взмахнул лапками, словно стряхивая с них воду, и черная стая бабочек-нетопырей полетели в сторону старика.
Али замер. На лице его отразилось тоска, которая превратилась в скорбь, сменившаяся обреченностью. Рука его потянулась к сабле, и с шипящим звуком лезвие покинуло ножны, прикоснувшись к собственной шее…
-А ну хватит! – удар чешуйчатой лапы впечатал Корве в пол. Стая черных бабочек вокруг головы дервиша расселась, и он опустил оружие, озадаченно пытаясь понять, зачем вообще его достал.
-Больно! За что?! – фей захныкал, испуганно отползая подальше от камеги. Его крылья помялись, а по лицу текла кровь – и это при том, что Клео в последний момент сдержала силу удара. Но много ли надо такому маленькому существу?
-Если будешь продолжать творить глупости, еще не так получишь – мрачно пригрозила пиратка.
Вслед за Али спустилась одна из его жен. Тут же подскочив к дервишу, она с тревогой вгляделась в его пасмурное лицо.
-О, муж мой! Что с тобой?
-Я… - Али неуверенно провел рукой по глазам, словно стирая остатки черных чар Корве – все хорошо. Мне помощь не нужна, Амира. А вот нашему гостю…
Женщина черной птицей вспорхнула к Шалгеззару. Достав длинную иглу, она прикоснулась к груди демона. Одежда тут же с треском разошлась в стороны, обнажив грудь. Амира приложила к чешуйчатой коже руку, и пальцы ее чуть дрогнули.
-Не молчи же, о прекраснейшая из женщин! Неужели гость пришел лишь для того, чтобы завершить свой земной путь под нашей кровлей и навеки обречь сей дом проклятьем и позором?
Отчаяние, вызванное магией фея, будто снова охватило душу старика.
Камега бросила на Корве злой взгляд и тот, сжавшись, захныкал еще сильней, прикрывшись крыльями и лапами от нового удара. На этот раз он был не при чем. Отчаяние старика было самым искренним.
-Он спас нас… Не попросив за свою помощь ничего… Неужели только для того, чтобы низвергнуть нас в пучину печали, заставив оплакивать свою безвременную кончину?! – схватившись за бороду, Али закачался из стороны в сторону, словно неисправная механическая игрушка.
-Он жив, жив, о муж мой. Хотя сердце его бьется не в такт…
Повернувшись к Мертсигер, Амира протянула к ней свою иглу. Но рука женщины дрожала, и в глазах страх мешался с отвращением.
-Я уверена, что это отродье богопротивного Карнака всему виной… Но… Я боюсь…
Али поспешно подошел к жене, и взял ее руку в свою. Старик старался говорить уверенно, но и его голос дрожал.
-Не бойся, о цветок пустыни, о звезда семи ночей… Только я виноват в том, что привел это маленькое чудовище в мою семью, и приму на себя все возможные проклятья и злые чары…
Амира вздохнула и взмахнула иглой. Одежда на груди девочки разошлась в сторону точно так же, как до этого у Зара, обнажив татуировку на груди девочки, изображавшую львицу с человеческим лицом. Изображение было сделано с огромным искусством – тварь казалось живой и дышащей в так дыханию Мертсигер. Но нужно было очень напрячь зрение, чтобы разглядеть в ее серповидных когтях крошечную фигурку, подозрительно похожую на окрыленного сына Синдел.
-Это многое объясняет – прошептала Клео, с интересом осмотрев изображение.
-Что объясняет? – плаксивым подобострастным тоном спросил Корве.
-Сфинкс… - Клео уселась, скрестив задние лапы и положив передние на колени. Не отводя взгляда от изображения на груди девочки, она мрачным, безжизненным тоном стала говорить:
-Когда-то Карнак был могучим городом-государством, где хранители Пирамид предлагали владыкам надежду на сохранение власти в Посмертии, утверждая, что сам Смерть прислушивается к их молитвам и заклинаниям. Но они ничего не смогли противопоставить растущей силе Халифата Золотого Ящера. Осознав, что сопротивление не принесет им ничего, кроме разрушения и забвения, они пытались сохранить хоть что-то, и лелеяли надежду на возрождение. По примеру Магов-Халифов Люксара, жрецы пытались создать себе новых богов… Но их сил хватило только на то, чтобы породить чудовищ. Жадных, подлых, злых, несовершенных и ограниченных… Но все-таки достаточно могучих, чтобы заставить трепетать своих незадачливых творцов. Пирамиды, до этого сдерживавшие свою вражду из-за угроз извне, принялись делить жалкие крохи власти, что оставил им Халифат… Так продолжается и до сих пор.
-Но причем тут Шали? – воскликнул Корве и снова испуганно сжался.
-Девочка, очевидно, дочь высокопоставленного жреца Серебряной Пирамиды, и находится под защитой ее Чудовища. Я не знаю, что она сделала с Зари, но он вызвал ее гнев… - Клео выдохнула, и потерла лоб – как же выпить хочется то…
-Что же нам делать? – отчаяние в голосе фея мешалось с неутихающим страхом получить новую оплеуху, и он снова сжался.
-Ждать – пожала плечами камега – Может, он справится и сам. Зари не выглядит слабаком… Но если не вернется через десять минут, придется его вытаскивать.
Корве решил не уточнять, как.
К тому же решению пришли и люксарцы. Вот только Амира не стала скрывать от старика, схватившегося за голову, как именно она думала вытаскивать Шалгеззаара, если он сам не вырвется из когтей стража Пирамиды.
Шалгеззаар
-Вежливый – с удивлением распахнула глаза львица, сменив череп вновь на смертельно прекрасное женское лицо – как неожиданно и приятно…
Приблизившись к Шалгеззару, она чуть склонила голову, с сомнением разглядывая крошечного, по сравнению с ней, демона. Ноздри на тонком носу трепетали – чудовище пыталась что-то учуять… И учуяло то, что ожидала. Лицо вновь сменилось черепом… Точнее, на половину черепа – левая часть все же сохранила «живой» вид. От этого чудовище стало выглядеть еще страшней.
-Допустим, я тебе верю. Допустим, я принимаю твои извинения. Допустим, ты и правда Шалгеззаар, прибывший с севера… Но тогда скажи мне – почему от тебя пахнет Мертсигер? Ты что-то сделал с моей милой девочкой. Она пропала… Ее больше нет в моей Пирамиде, нет в моем городе… Я не могу защищать ее так, как должно…
Человеческая часть лица существа исказилась от горечи. Когти провели по полу четыре борозды. Хвост с кисточкой на конце взмахнул, сбивая с ног мумии, обращая их в прах, который поднявшийся жаркий ветер швырнул в лицо демона.
-Подумай хорошенько, Шалгеззаар, и ответь мне... Где сейчас Мертсигер? Почему она покинула город? Что ты делал с ней? Какое заклинание ты применил, и зачем?
Мертвая половина лица сфинкса и живая перетекали одно в другое, смешиваясь и меняясь местами. Оглянувшись, демон увидел, что все мумии прервали свой бесконечный пир и повернули пустые глаза к нему.
Малин
Поначалу никто не понял, что собирается делать Малин, хотя он и прямым текстом это сказал. И, когда джаккай начал петь, наемники радостно загалдели, а одноглазый в позолоченном нагруднике и берете с пером даже достал скрипку и начал подыгрывать. Но, с каждым новым куплетом, смех становился тише, пока не затих совсем, а скрипка, так и не сумев влиться в песню, замолкла, стыдливо пискнув напоследок. Вытаращив глаза и растопырив уши, наемники, Сейли и Огри слушали, как странствующий библиотекарь прямо сходу рассказывает свою биографию в стихотворной форме.
Идея усилить свой голос была отличной – хоть Малин и потратил всю свою магическую энергию на ускорение фургона, а потом еще и на фокус Мирроса, вдохновение и творческий запал словно наполнили его новыми силами…
На его голос стали сходится циркачи – первыми прибежали Алые Братья и, вытаращив глаза и открыв рты, замерли, словно были мимами, а не акробатами. Потом, держась за руки, появился Дис и Вилс. Их детский восторг ложкой можно было есть, как мороженное. Илма и целая толпа подсобных рабочих подтянулись к середине рассказа, образовав солидную толпу. Зубров как волнорез прошел сквозь них, а следом за ним пришел Финт, всем видом пытающийся показать, что он очутился тут совершенно случайно – но никому до него не было дела. Затем пришел толстый серошкурый джаккай с пышной седой гривой, одетый в долгополую черную шубу и цилиндр, украшенный петушиными перьями и куриными костями. Опирался он на деревянный посох, увенчанный черным петухом, расправившим крылья, а в зубах держал сигару, извергающую целые облака черного горького дыма. Несколько джаккаев-клоунов в пёстрых костюмах припрыгали, на ходу играя в чехарду, и попытались внести в происходящее немного хаоса – но тут же были зашиканы собравшимися. Старый жонглер с печальной мордочкой и усталыми глазами уселся рядом с Вилс и Дисом, с тоской покачивая головой и прикладываясь в нужных местах к фляжке. Одной из последних пришла еще одна симпатичная джаккайка – в шикарном платье и белоснежном манто, блистающая фальшивыми брильянтами и яркими глазами, на руках у нее была мерзкая собачка, а за спиной здоровенный джаккай в костюме дворецкого. Несколько рабочих, несшие длинный ящик, опустили его, заслушавшись рассказом Малина – и ящик тут же оккупировал целый отряд крыс – рыжая, серая, черная, белая и коричневая. Усевшись рядком, они слушали библиотекаря даже еще более внимательно и вовлечено, нежели циркачи.
И, когда стихотворный рассказ подошел к концу, за спинами слушателей проступила черная фигура, огромная, словно живой холм, грузная, окруженная вихрями черного снега. Она появилась только на миг, чтобы поймать взгляд Малина своими маленькими красными глазками, наполнив его душу холодом и страхом – после чего исчезла, оставив после себя щемящее чувство тревоги и неуверенности в собственном рассудке. Многие почувствовали ее присутствие, и финал оказался смазан… Но больше ничего страшного не происходило, и мохнатую тьму не увидел никто из бывших на концерте Малина, кроме самого артиста. Черный снег растаял, не оставив и следа, и все разразились дружными бурными овациями. В стальную ермолку, которую подставил один из наемников, с веселым звоном посыпались золотые, причем весьма щедрым потоком.
В гомоне, который образовался после конца представления, нельзя было расслышать ни единого слова – все дружно принялись делится своим мнением, перебивая друг друга, цитируя запомнившиеся строки, сравнивая с другими песнями и стихами, расхваливая и критикуя, восторгаясь и удивляясь.
Ни Огри, ни Сейли, как не стараясь, не могли остановить переполненных чувствами циркачей. Все словно забыли о том, что им грозит опасность, с азартом и воодушевлением обсуждая в подробностях историю жизни Малина.
Лучница уже начала приходить в отчаяние, как вдруг из фургончика высунулась невысокая джаккайка с шоколадной шерстью и удивительными глазами цвета морской волны. На ее носу было пенсне, на груди – ожерелье из ярких ракушек, волосы на голове были заплетены во множество мелких косичек, а на плечах было теплое одеяло, в которое она зябко куталась.
-Друзья мои! – тихо, с чуть заметным акцентом произнесла Мангри (сомнений в том, что это была она у Малина не возникло), и толпа циркачей замолкла, как по волшебству – я понимаю, что вы все восхищены талантом нашего нового друга. Это действительно волшебный рассказ, способный тронуть кого угодно… Но, увы, люди, которые пытались ограбить нас, не присутствовали на этом представлении, и по-прежнему угрожают нам. Поэтому прошу вас… Вернутся на свои посты. Спасибо.
Толпа сразу стала редеть. Последними ушли крысы, одна за другой нырнув в снег. Остались только наемники, немного поплывший Огри и, конечно же, Сейли. Шоколадная джаккайка удовлетворенно кивнула, тепло улыбнулась Малину и скрылась в фургоне.
-Вот – наемник в берете протянул полный золота шлем поэту – неслабая добыча, а?
Монетки – маленькие, большие, тонкие и толстые – тут было золотых 200, сумма действительно солидная.
-Послушай – красноглазый в очкастом шлеме, поигрывая жезлом, приобнял библиотекаря за плечо – Малин. Я хочу сделать тебе предложение, от которого ты не можешь отказаться… Предложение, которые мы кому попало не делаем…
Вступай в наш отряд.
-Но, Гессен! Ведь Я отрядный бард! – обиженно воскликнул джаккай в берете, вцепившись в свою скрипку так, что могло показаться, что он ее сейчас сломает.
-Никто на твое место не претендует, Двухвост – фыркнул Гессен – мы нанимаем его как мага. Двойная ставка и 5% от награды за контракт. Дополнительно, все необходимое магу снаряжение. Свитки, зелья маны, усиливающие отвары…
-Я думаю, Толди тоже захочет сделать Малину предложение – сухо бросила Сейли, скрестив лапы на груди. На ее лице раздражение причудливо мешалось с восхищением, которая она отчаянно пыталась скрыть. Малин ловил ее взгляд, когда пел – ей точно понравилось, даже очень, но так же ее ужасно злило, что все сбежались слушать песню вместо того, чтобы готовится к битве.
-Сомневаюсь – покачал головой красноглазый – что его предложение будет выгодней нашего. Я еще не слышал о циркаче, которому платили бы больше, чем магу-наемнику!
-Бу-бу-бу – пробубнил наемник в жабьем шлеме, и все остальные дружно расхохотались, захлопав его по плечам.
-Здорово ее отбрил, Дрогельбехер! – расплылся в зубастой улыбке Гессен – соглашайся, Малин. Твой опыт бесценен, и лучше нас никто этого не поймет.
Пока красноглазый говорил, Малин заметил среди золотых монет, наполнявших ермолку, что-то необычное – на вид безделушка, три костяных треугольника, продетых друг сквозь друга. Наверное, их можно было использовать в виде серьги, или подвески… Они отчетливо излучали ауру, которую джаккай, как не старался, не мог идентифицировать. Впрочем, это не удивительно – после выступления у него совершенно не осталось магических сил.
-На – наемник в броне, похожей на самовар, протянул Малину истекающий жиром кусок жаренной свинины и флягу с пахнущей мылом жидкостью – подкрепись. Твое выступление заслуживает большего, но пока что есть, то есть. Но ты нам обязательно споешь еще раз, когда мы остановимся в какой-нибудь шикарной таверне…
-Не стоит пить перед дракой – сглотнул слюну Огри, тоскливым взглядом провожая мясо.
-Это не алкоголь – фыркнул Гессен – это «Будьготов». Особый состав моей собственной рецептуры, который как раз и надо пить перед битвой… Давай, решайся, Малин. Мы не разбрасываемся приглашениями…
И второй раз предлагать не будем.
+200 монет. Состояние - усталость. Мана 0.
