Шалгеззаар
Кристальная вода на вкус оказалась... Никакой. Будто демон вообще не пил, а просто делал вид, что пил, как дети, играющие в чаепитие с игрушечным сервизом. Тем более странным были мгновенно исчезнувшее чувство жажды, избавление от последних побочных эффектов после встречи со сфинксом, чувство глубокого удовлетворения и энергия, наполнившая тело бодростью и жаждой действия. Правда, прилива магической энергии, которого можно было бы ожидать, не последовало. Зато стало ясно, что от такой водички у демона воды могло бы крышу сорвать, а для демона огня она могла бы оказаться ядом. Демону ветра Шалгеззару повезло - на него она оказала самое благоприятное воздействие без каких-либо негативных побочных эффектов.
Али чуть улыбнулся, обрадованный, что привередливый демон перестал крутить носом. Но радость его продлилась недолго. Достопочтенный Шал заговорил, и слова его были таковы, что торговцу показалось, будто он ослышался. Старик и так был расстроен тем, как все вышло, виня себя всецело и бескомпромиссно - но осуждения со стороны гостя он никак не ждал. Его можно было обвинить во многом - в заносчивости, жадности, самоуверенности, излишней многоречивости, невежестве и, конечно, в восточном лукавстве - но торговец никогда бы не посмел нарушить закон гостеприимства, священный во всех сообществах пустынь юга, и трижды священный для любого купца, чья жизнь была неразрывно связана с этим самым законом, и от исполнения которого в дальних краях всецело зависела его жизнь и благополучие в чужих странах, куда вела его дорога торговли.
Упрек в том, что он знал об угрозе, но нарочно умолчал о ней, был равносилен обвинению в злонамеренной попытке погубить друга-в-дороге. Словно получив невидимую пощёчину, Али отшатнулся, схватившись за лицо, которое покрылось смертельной бледностью и исказилось от боли, страшной тем более, что в словах чешуйчатого была доля истины - ведь дервиш и сам признавал, что не смог в полной мере донести до чужака всю величину угрозы, которую могла представлять девочка из прОклятого города, населенного безумными язычниками и сотворенными ими монстрами.
И, словно этого было мало, Шалгеззаар продолжил бросаться словами колючими, как песок пустыни. Дальнейшие обвинения были еще более оскорбительными для любого уважающего себя дервиша ордена странствующих торговцев, каждый из которых, вопреки названию ордена, был не только торговцем, но распространителем света истины и ценностей Халифата Золотого Ящера (а еще дипломатом, шпионом и курьером самых разных фракций Люксара, готовых совершить пожертвование Шейку Хордена за доставку писем, пассажиров и грузов).
Ни демон, ни торговец не увидели, как пасть федаина скривилась в ухмылке, блеснув белоснежными клыками - ей явно пришлось по душе то, как собрат филигранно полил грязью жирного торгаша, которых в ЕЕ фракции совершенно не уважали по многим, весьма запутанным и сложным причинам (что, однако, нисколько не мешало пользоваться их услугами).
Али молчал, погруженный в свою горечь, расстроенный тем более, что Зар ему нравился - бескорыстно придя на помощь терпящему бедствие торговцу, он завоевал его симпатию настолько, насколько это вообще было возможно за столь краткий срок. Оправдания, которые вертелись на языке, казались слишком жалкими перед величиной упреков, что обрушил на него демон, превращая оправдывающегося в преступника на суде - а для честного (по большей части) торговца такая роль была совершенно невыносима. Извинения прошли мимо ушей - после таких обвинений они прозвучали издевкой. "Поздно сворачивать голову попугаю" говорили о таком в Ильнаме Многоколонном, откуда был родом дервиш, имея в виду, что даже убийство наговорившего лишнее не изменит ситуацию и не исправит ущерб, нанесенный его словами.
Торговец мучительно раздумывал о том, как ему поступить в ситуации, когда гость и спаситель бросается обвинениями и упреками - и не находил ответа.
Страшным усилием воли он заставил себя отвлечься от обиды, которая разрывала его душу на части, и заговорить о деле, о том, что касалось Мертсигер и ее будущего. Это было самое разумное решение, и сделав вид, что обиды не было вовсе, старик почувствовал себя легче. Но ненамного. Когда торговец заговорил, голос звучал монотонно и холодно, хоть и как всегда, витиевато и красочно – но лишь по привычке, не вкладывая в свои слова душу и эмоции
-Когда я вошел в холодный Карнак, где тянутся бесконечные кварталы храмовых рабов, нищих и остервенелых фанатиков, ненавидящих своих соседей за то, что тень, которая падает на их лачуги принадлежит другой пирамиде, и что о величии Смерти им рассказывает жрец в одеяниях иного цвета и с украшениями, сделанными из иного материала... Там, среди огромных домов муравейников, крадущих солнце друг у друга, я увидел девочку, которая бежала, словно ветер, прижав к груди несколько гнилых яблок и черствую булку. А за ней, топоча тяжёлыми сандалиями, неслось четверо жирных черных евнухов с бронзовыми топорами и в шлемах с серебряными пластинами. Я не стал раздумывать, насколько опасным может быть связываться с ребенком в городе полном злых колдунов и безумных жрецов, которые мумифицируют себя заживо, в городе, где на праздники с Последней Пирамиды реками течет кровь "послов к Эфенди Смерть" и где жизнь не имеет цены, в отличии от смерти, которую изуверы призывают в каждодневных молитвах...
Я просто заступился за ребенка, которому нужна была помощь, вот и все. И так поступил бы любой порядочный человек в Люксаре. Но что значат мои слова для рабов, которые слышат только слова своих жестоких хозяев? Они схватили девочку и потащили к Рогатым Жрецам, которые готовы были лишить жизни святотатца, ворующего еду со священных алтарей, без лишних разбирательств и проволочек. И только сила золота, благословенного метала, на котором зиждется могущества Вечного Халифата, помогла мне уберечь от кривых ножей замаскированных мясников жизнь этого злосчастного дитя. После чего, я предложил ей покинуть город - и она сразу же согласилась, не раздумывая ни секунды, со слезами на глазах и словами благодарности на устах. Я чувствовал, что она была мне благодарна... Но это продлилась недолго.
Зар вдруг увидел, как Мертсигер наморщила нос. Движение было слишком странным для спящего, и стало ясно, что она вовсе и не спит… Интересно, давно? Теперь уже не узнать.
Али, увлеченный рассказом, не заметил этого. Иначе, возможно, стал бы менее откровенным
-Она капризна, как погода в Море Шепотов. Она обращается с моими дочерями и женами, будто они ее рабы. По любому поводу и без оного разражается угрозами либо рыданиями, устраивает драки и злые шалости... Кочевники Угрюмой Степи учат своих детей плетью, в Люксаре наставник или родитель может наказать ребенка множеством способов, сообразных проступку, что регулирует мудрая «книга домового управления», в Карнаке ребенка запугивают с момента, как он начинает понимать речь, погружая в исковерканный мир суеверий, примет и проклятий... Но когда я убедился, что Мертсигер связана с Хозяевами Пирамид и ощутил зло, бушующее в ее мерзкой кукле, я понял, что если мне дорога моя жизнь и жизнь моих близких, я не могу ничего сделать этому кошмарному ребенку. Любой сын мудрости просто оставил бы прОклятого ребенка в первом же поселении, но я не могу обречь на горести ни в чем не повинных людей... И не мог бросить того, за кого взял ответственность, и кто отказывался покидать мой караван, куда я пригласил его по доброй воле. Я не хозяин Мертсигер, ибо рабов у нас нет, и любой слуга, если он не должник и не связан договором, может покинуть своего господина без объяснения причин... А с этим жутким ребенком я никаких договоров не заключал. Я кормил ее, как своих собственных детей, покупал ей одежду и игрушки и довез до самого края мира, защищая по пути от всех угроз, ибо она была в ужасе перед тем, что оставила в Карнаке. Единственное злоупотребление, что я себе позволил - лишил ее куклы, в которой мерзкое черное колдовство ощущалось особенно явно, и которое могло нанести вред мне и тем, за кого я в ответе. За все то, что я сделал, я не жду от нее никакой платы, ибо у нее не было ничего, когда мы встретились, кроме рваной одежды и куклы, и все, что появилось после, дал ей я сам. Если она пожелает уйти, то может сделать это в любой момент. Я не стану удерживать ее, и без сомнения верну ей ее пропитанную тьмой игрушку.
Али, говоривший уже очень долго, к концу речи стал еще мрачней и отстранённей. Он выпил кристальной воды, и только это наполнило его силами, чтобы довершить речь
-Я не разбираюсь в хитросплетениях Карнакского злого чародейства. Оно взывает у меня ужас и омерзение, и только величайшие из магов Люксара могли бы бросить вызов его безграничному злу. Я пытался объяснить тебе это, Шал ибн Синдел, но не нашел верных слов. Когда ты упал без чувств, я понял, что тебя поразили чары Чудовищ, что таятся во тьме Пирамид, способные пожрать не только тело, но и разум своих жертв, высосав его из черепов как мясо устрицы из ракушки. Я не ведаю, почему их власть распространяется столь далеко от их логов, и почему в качестве своей жертвы одно из них выбрало именно тебя… И, конечно, я не знал, что их взор лежит на Мертсигер. Татуировка встревожила меня, но среди людей Карнака татуировки – обычное дело, и магию в них можно почувствовать лишь тогда, когда их черное колдовство начинает работать... И все равно я пытался сделать все, что в моих силах, чтобы помочь тебе. Однако ни у меня, ни у жен не осталось почти никаких сил, ибо этот жестокий и холодный край будто высасывает у нас магические потоки и так скудные из за постоянной подпитки колосса... А даже если бы силы были, то своим вмешательством я мог бы только еще сильней разозлить зверя, подвергнув тебя лишней угрозе... И, тем не менее, я готов был совершить непростительный грех, чтобы спасти тебя, если бы увидел, что твое состояние ухудшилось...
Дервиш понял, что все-таки начал оправдываться и с безразличием махнул рукой, как бы говоря, что и не надеется изменить мнение Шалгеззаара.
-Если Мертсигер захочет идти с тобой, да будет так. В тот же миг как она покинет порог моего жилища, ей будет возвращена кукла... В конце концов, девочка свободный гражданин Халифата Золотого Ящера, пусть это и не по душе Карнакцам, закостенелым в ненависти ко всему живому, светлому и чистому. Я не имею никакого права удерживать ее и указывать что делать, пусть даже это и грозит ей новой опасностью. На этом я вас оставлю... Если что-нибудь понадобится, только позови, Шал. Мой дом - твой дом, пускай и вышел из меня плохой хозяин.
Не обратив внимания на мешочек с линькой демона, дервиш коротко поклонился, начертив треугольный символ, и скрылся наверху.
-Мерзость - тихий голос фаедина нарушил образовавшуюся после ухода Али тишину. К кому это относилось, оставалось только догадываться.
Кажется, на миг черношкурую переполнили эмоции, что для демона огня было делом обычным - куда странней было то, что она ждала так долго, чтобы эту свою, естественную для ее вида, черту, проявить. Но горела отвращением и ненавистью узкая морда недолго. Огонь выгорел и сменился углями стыда - не перед Заром, конечно, а перед теми, кто превратил ее в живую статую, ибо не было для нее ничего страшней, чем нарушение их воли и заповедей.
-Извини... я перед тобой… и… перед ним… виновата... - тихо произнесла Мертсигер, приоткрыв глаза и посмотрев на Зара так жалобно, что и придорожный камень бы дрогнул. Ее тоже переполнял стыд - за свои слезы и за то, что демон, который был ей приятен и интересен, пострадал. А еще за свое отвратительное поведение в доме Али, которого она ненавидела за то, что тот спас ее, будучи при этом мерзким язычником-ящеропоклонником, спас, когда ее соотечественники отвернулись… Который не мог понять ее, не мог дать ей то, что у нее было отнято и еще по тысяче причинам, каждая из которых была, откровенно говоря, просто капризом ребенка, пережившего слишком много бед, испортивших и так скверный характер. Но Мерт не была совсем уж потерянным ребенком и сейчас ее переполняло раскаяние и... обида.
-Ты говорил с НЕЙ? Почему она не помогла нам? Почему не спасла отца? Почему не приходила ко мне во снах? Я чувствовала ЕЕ рядом, но ОНА не слышала, как я звала... Почему она говорила с ТОБОЙ?!
Выпалив эти вопросы, девочка набрала еще воздуха и обрушила вторую порцию на только пришедшего в себя демона
-Что такое «Искрастень»? Зачем мне туда? Почему я должна там покинуть Али? ОНА говорила, что происходит в Карнаке? Наша Пирамида устояла? Она говорила о Начальнике Рабов Сотэке? А что с нашими врагами? Предатели получили по заслугам? Когда я смогу вернутся? Кто теперь Верховный Жрец? Наши реликвии уцелели?
Мертсигер снова начала плакать. Но она плакала уже столько, что слезы, кажется, просто кончились. Поэтому плач вышел сухим – странными спазмами горя и боли, которые разрывала на части, но не изливались наружу.
"Вкус смерти" убран
+1 временный хп (существует, пока не будет снят)
Снеговик
Убедившись, что Хору отказывается идти на контакт, Туз тут же сменил дружелюбие на ледяную отчужденность – «ледяную» вовсе не в метафорическом смысле этого слова. Под его лапами расползлось пятно инея – почти такое же, как у Кори, когда она вызвала тени своей банды. Вот только мусорщик для этого даже не прилагал усилий – ведь, в конце-то концов, он был демоном воды, существом, для которого его стихия была частью столько же естественной, как когти, хвост или шкура. Уровень силы, доступный ему от рождения, и до которого джаккаю никогда не допрыгнуть, даже если он будет прыгать всю свою жизнь. Следы лап на полу, покрытые корочкой льда, были лучшим тому доказательством.
И пусть демон сам только что упрекал Кошу в том, что она ведет себя будто вчера из Ада свалилась, высокомерие жалкого медийца разозлило сына Синдел… Пусть и воплощалось его злость в холодном панцире, а не в огненной ярости… Как у Кори.
- Почему ты, блядь, меня не слушаешь?! Ты, шлююха беспонтовая, меня игнорировать вздумала?! МЕНЯ? ИГНОРИРОВАТЬ?! НУ ВСЕ! – от игривости и веселости, возникшей у джаккайки после того, как она обнаружила сокровища, не осталось и следа. Шипящая злоба и клокочущее пламя ненависти окутали ее такой мощной аурой, что Хору показалось, что его шерсть тлеет – чтобы тут же замерзнуть, а потом растаять и вспыхнуть вновь. Похоже, делать вид, что ее не существует, было очень плохой идей. Это раздражало ее КУДА сильней, чем обмен «любезностями», который ей даже нравился… «Раздражало». Совсем не то слово... Приводило в
"ТРИЖДЫБЛЯЦКУЮ АДСКУЮ ЯРОСТЬ ЖИВЬЕМ СДИРАЮЩУЮ ШКУРУ ПРЕВРАЩАЮЩУЮ КРОВЬ В КИПЯЩУЮ КИСЛОТУ А МОЗГ В ЛЕДЯНОЙ ПОКРЫТЫЙ ШИПАМИ КРИСТАЛЛ РЫЗРЫВАЮЩЕЙ ЧЕРЕП НА ТЫСЯЧИ МИЛЛИОНОВ ОСКОЛКОВ РАССЫПАЮЩИХСЯ ДОЖДЕМ В ПРОКЛЯТОМ МИРЕ ПОЛНОМ ДЕРЬМА И ЛЮДЕЙ КОТОРЫХ ОНА НЕНАВИДИТ ПРИНОСЯ ИМ СМЕРТЬ И СТРАДАНИЯ КОТОРЫЕ ЛИШЬ МИЛЛИАРДНАЯ ЧАСТЬ СТРАДАНИЙ ЕЕ СОБСТВЕННЫХ ОТ НЕОБХОДИМОСТИ СУЩЕСТВОВАТЬ НА ОДНОЙ ПЛОСКОСТИ БЫТИЯ С ЭТИМИ ЕБАНЫМИ СЫНАМИ ДЕРЬМА ЧТОБ ОНИ ДРАЛИ ДРУГ ДРУГА В ЖОПУ РАСКАЛЕННЫМИ ДИЛДАКАМИ ВЫКОВАННЫМИ ИЗ МОЕЙ ТРИЖДЫБЛЯЦКОЙ АДСКОЙ ЯРОСТИ ЖИВЬЕМ СДИРАЮЩУЮ ШКУРУ ПРЕВРАЩАЮЩУЮ КРОВЬ…".
И так далее.
Ну, или что-то типа того.
-Значит, нихуя ты не поняла, что я тебе говорила. Понимаю. С безмозглыми блядями нет смысла разговаривать. Но есть смысл их учить. Учить так, чтобы каждое движение болью отзывалось, напоминая, что ты тупая блядь, и где твое бляцкое место
Корь исчезла. Чего она задумала – оставалось только гадать. Учитывая ее необычные силы и возможности, удар мог настигнуть джаккая откуда угодно, и ущерб от него мог быть поистине катастрофическим.
Но не все было так плохо. Когда источник раздражения исчез, джаккай внезапно сумел сосредоточится и разобраться, наконец, с магическими потоками, словно саван из множества нитей окутывающий останки ангела.
Самые сложные и могучие чары были в кольце – заклинаний было много, всех стихий, да еще и магии света, что запутывало и буквально слепило магический взор – поэтому и было трудно распознать их суть. Что конкретно кольцо делало, было неясно – но, явно, что-то очень, очень крутое. Одна попытка зачерпнуть из него силы, могла бы разорвать Пушка на тысячу мелких мертвых Пушков. Работа нестандартными путями с этим артефактом кому-то, кто не являлся волшебником-ремесленником, а еще лучше, целым кругом волшебников-ремесленников (как бы странно это не звучало), владеющих при этом разными стихиями, была смерти подобна. Если же работать строго по инструкции, то кольцо могло бы быть источником потрясающей мощи, увеличивающей силы своего хозяина в десятки раз… Неизвестным способом. Нет, правда – нужно было понимать магию всех стихий и света, чтобы разобрать, что кольцо делает … Или спросить у Кори. Но Корь ушла.
На фоне кольца амулет казался искоркой костра рядом с лесным пожаром – но его священная магия горела пусть и не ярко, но четко, внося диссонанс в спутанные нити узора кольца. Это был стандартный ангельский амулет, повышающий магические силы хозяина.
Вишенкой на магическом торте был обруч – вещь, похожая по почерку строения на амулет, но все же несколько иная. Он был полон магией огня – противоположной магии Хору, и от того ужасно неприятной для взаимодействия. Было ясно одно - обруч тоже являлся артефактом весьма впечатляющего качества и небанальных свойств.
Ну и, как Корь и говорила, мощи ангела насквозь пропитались магией этих предметов, впитав в себя часть их силы. Из его костей опытные колдуны-ремесленники могли бы изготовить неплохие жезлы и посохи, из кожи свитки, а из всего остального – холодец зелья.
Похоже, джаккай узнал все, что мог – определил все источники магического фона, природу энергии, переполнявшей артефакты и даже ее примерную силу. Большее было выше его сил. Пушок не был артефактором. Волшебным кузнецом. Ремесленником чудес. Творцом Зачарований. Магом всех стихий. Выпускником любого из существующих университетов магии и членом каких-либо магических гильдий. Его понимание магии было поверхностно и однобоко, ограниченное его видом и отсутствием академических знаний и опыта. И ничего с этим поделать было нельзя – кроме как учится, учится и еще раз учится, восполняя пробелы в знаниях, общаясь с разными одарёнными магией существами вроде демонов и странных джаккаек.
-Не вижу в этом смысла – прервал медитацию джаккая Туз – для меня, лично, все предельно понятно.
Для него и правда все было понятно. Опыта и снаряжения у мусорщика было в достатке. Увы, делится ими с Хору он больше не собирался. Отодвинув Лохматого в сторону легким движением лапы, демон ухватился перчаткой за руку ангела и с хрустом вывернул ее из сустава. После чего бросил конечность в небольшую сумку из синей кожи, покрытую красными рунами.
В этот самый момент вернулась Корь. На мордашке ее растекалось умиротворение, почти экстаз – и кривая ухмылка сменилась теплой улыбкой, которая предназначалась Пушку.
-Мне даже жалко тебя немного, Хору. Для такого джаккая как ты, это будет ужасно болезненно. Но иначе никак, сам понимаешь – голос ее стал сладким, как мед, да и сама она напоминала медвежонка, забравшегося в дупло и обожравшегося диким медом так, что пропитался им насквозь. Усевшись прямо на постамент и сощурившись, рыжая стала чего-то ожидать, насвистывая отвратительно тревожный и пошлый мотивчик, любимую песенку Звонкоголосых Убийц из Вольного Города Уберлинген, которой они провожали в последний путь своих жертв.
Мавуро
Лето была единственной, кроме хозяина, кого Ингер не жаждала убить после своего преображения. Малефик чувствовала в ней тьму, такую же, как внутри себя, но более… Чистую. А еще, она была девочкой – а с девочками-демонами у охотницы всегда складывались более теплые отношения, чем с мальчишками... Но хозяин хотел другого. Подчинятся ему было приятно… мучительно. От его рыка вся ее шерсть встала дыбом и захотелось бросится на эту дружелюбную демоницу, разорвать ей глотку когтями и клыками, выцарапать глаза, выпустить кишки и посмотреть, как долго та будет умирать… Но лапа Ингер была будто сведена судорогой, когда она доставала тесак, отчего хотелось одновременно выть от боли и ярости, что ей пользуются, будто куклой-носком, и от радости, что хозяин снизошел до того, чтобы напрямую управлять ей…
-Хм – Кальвин, с любопытством глядя на джаккайку, склонил голову – это нормально. Первое время ей будет трудно делать то, что идет в разрез с её старым мировоззрением и желанием, особенно, когда ты приказываешь напрямую. Но она очень скоро сломается окончательно. То, что делает ее той, кем она была, исчезнет, растворится во тьме, после чего станется лишь покорный раб, переполненный только двумя чувствами - злобой и любовью к тебе… Хотелось бы на это посмотреть. Гибель личности…завораживает.
Ингер, выпустив тесак, согнулась, и исторгла на чистый снег немного грязной крови. После этого ей полегчало – от симпатии к птицеподобному демону почти ничего не осталось, а пустота, которая образовалась на том месте, где она была, заполнилась жаждой
насилия
А вот Лето на рычание Мавуро и угрожающую позу Ингер отреагировала с удивлением… И без тени, без даже крошечного намека на страх. Захлопав ресницами, озадаченно и жалобно посмотрела сначала на собрата, потом на джаккайку, будто пытаясь понять, что сделала не так – была недостаточно вежливой? Им не понравилась ее внешность? Платье грязное? Неопрятная? Голос? Ляпнула глупость и, как обычно, не поняла? Комплименты неудачные? Им не нравятся демоны ветра? Еще что-то? Куча вариантов, и ни одного верного… Потом взглянула на свои кривые когти, будто увидев их первый раз в жизни и замахала лапами (что выглядело одновременно смешно и угрожающе)
-Вы не поняли! Я не хотела навредить! Извините! Давай еще один разочек попробуем, а? Меня зовут Лето! У вас классный стиль, с этими черепами! Если вам не нравятся тактильные контакты, я не буду вас трогать!
Но демон, всем видом продолжавший излучать агрессию, и джаккайка, выблевавшая симпатию к ней в прямом смысле, как бы намекали, что давать второго шанса они не собираются.
-Вы мне нравитесь! И у вас такие красивые черепа! Я хотела подружится… Я не знаю, куда мне идти, и думала, что вы разрешите идти с вами…
-Они разрешат – буркнул с внезапной злобой лже Раст – иначе я…
Угрозы джаккай придумать не сумел и сделал вид, что так и планировалось.
-Мне тебя жалко… Такие как ты у меня дома всегда грустили, а потом умирали. Каждый раз умирали… Но те, с кем я общалась, жили чуть дольше. Я знаю, что вам надо – немного тепла и дружелюбия!
Достав из кармана платья кружевной платочек, Лето протянула его Ингер, снова согнувшейся и замершей в нелепой позе ожидания нового потока того, что готовилось исторгнутся из нее.
-Сп… - она взяла платок и тут же срыгнула еще немного гадости. После чего подарок Лето был разорван, а тесак ткнулся в демона, которая даже не отшатнулась, по-прежнему не понимая, что ей грозит опасность.
-Так ее – внезапно хмыкнул Кальвин – ненавижу кретинов.
Но Ингер не стала убивать Лето, не получив прямого приказа. Отвернувшись, залезла на закорки Мауро, который поднялся в воздух. Больше ее не мутило – это часть ее, ненавидящая полеты, отмерла очень быстро. Как можно не любить полеты, когда хозяин – крылатый демон?
-Вон в ту сторону – указал ангел на восток, где на горизонте виднелась горная гряда. Держался Кальвин в воздухе с противоестественной грацией, двигаясь плавно и величаво, словно большой толстый лебедь.
Мавуро послушно направился в ту сторону, но спокойный полет продлился недолго – Лето, беспорядочно махая крыльями, будто птенец, первый раз поднявшийся в небо, догнала компанию, пристроившись в хвосте.
-Я полечу с вами, ладно? Я все равно не знаю, куда лететь и что делать… У меня… топографический кретинизм. Так говорил папа.
-И не только топографический – усмехнулся Кальвин, довольный как слон.
-Холодно очень – пожаловалась демоница – Может, спустимся и разожжем костер… И есть хочется. У тебя нет чего-нибудь сладкого? Можно поджарить зефир! Сто лет не ела зефира… В смысле, не сто лет, это просто так говорится «сто»… Но я правда давно не кушала. Раньше я часто делилась с такими, как твоя подружка, конфетами. Они очень любят сладости, так сильно им радуются…
-Малефики сладкоежки… Оригинально! – Кальвин закатил глаза и обратился к Мавуро– слушай, неразговорчивый друг мой, а давай ее убьем? Не знаю почему, но она раздражает меня все сильней. Я люблю дурацких демонов, но она просто «карикатурно» дурацкая. Совершенно не вписывается в нашу тесную компашку. Выбивается из стиля, если можно так выразиться...
Договорить ангел не успел – Ингер внезапно вцепилась в спину демона так сильно, что разорвала его плоть когтями. Мавуро дернулся, чуть не сбросив свою наездницу.
-Больно! – прохрипела малефик, и по щекам ее потеки слезы. Она и сама не понимала, что происходит, но ей вдруг стало хуже, чем во время обряда превращения. И боль становилась все сильней… И сильней… Охотнице показалось, что она теряет сознание, но блаженного небытия не наступило. Ингер взвыла, схватившись за голову, пылающую как кузнечный горн.
Казалось, причины для этого приступа не было… За что?! За… Вдруг боль утихла, уменьшившись до уровня, которым наградил ее хозяин.
А потом сразу ударил новый приступ. Еще более сильный. И в багровом тумане она разглядела две темные фигуры, дорогу, услышала, как из ее пасти вырывается тихий скулеж… Очень знакомый скулеж.
В Нирвене всем было известно, что связь джаккаев и их псов более крепкая, чем между хозяином и питомцем. Но только Ворсы знали, что она может стать по настоящему мистической, сделав охотника и его зверя почти едиными, позволяя достичь невероятной слаженности, позволяя чувствовать друг друга на любом расстоянии, обмениваясь эмоциями, делить взгляды и боль поровну…
У Ингер и Скара не получалось установить такую связь. Джаккайка очень об этом переживала и винила демонов – хотя, никакой рациональной причины для этого не было. Просто она всегда винила демонов во всех своих бедах… И вот, эта связь, наконец, возникла. Ужасно ни к месту. В тот момент, когда ей уже не было дела до Скара… он звал на помощь. Ему было плохо. Он умирал… И щедро делился своей болью.
А где был ОН когда умирала ОНА?
Глупость какая! Какой бред! Ингер взывала от нового прилива собачьих страданий и, разжав лапы, полетела камнем вниз.
Мавуро попытался схватить ее когтями на задних ногах – но только прочертил две полосы на спине, разорвав напрочь кожаную броню.
Лето, которая по прежнему вихляла в воздухе словно шхуна в бурю, протянула лапы и каким то чудом поймала Ингер. Но та, пусть и корчилась от боли пса, не пожелала оставаться в лапах той, кто не нравилась его хозяину, наотмашь ударив когтями в грудь. От неожиданности демоница выпустила ее и джаккайка полетала дальше.
Упала Ингер удачно – прямо в здоровенный сугроб. Ну, как удачно… Она не умерла. Но левая лапа была вывернута под немыслимым углом, вися как тряпка, а из запястья торчало что-то бело-розовое… Кость? Угу, похоже на то. Спасительный сугроб оказался с сюрпризом – под ним прятался корявый пень.
Малефики рождались из боли и жили в этой боли, боль была их сутью и смыслом существования – но даже они не могли вытерпеть СТОЛЬКО боли. Переполненная страданиями, своими и чужими, джаккайка, наконец, потеряла сознание.
Только в беспамятстве такие как она и могли найти короткое утешение от своего безрадостного существования. И сны, наполненные кошмарами, были отдыхом от кошмарной жизни… А еще, как верно заметила Лето, конфеты. Которые ей и приснились в этой снежной могиле. Она ела их, доставая из распоротого тесаком живота Лето и плакала.
-1 хп царапины на спине
Малин
Ангел все еще не проявлял агрессии, хоть нимб над его головой и горел кровавым пламенем, а восемь коротких ножей между пальцами скалились хищным блеском. Вторженец печально пялился на Малина, и его взгляд легко можно было прочитать – слова «за что вы меня мучаете?» горели на его изможденном теле начертанные на языке шрамов и ожогов, и свежий след, оставленный Мангри, добавлял летописи страданий еще больше выразительности.
Но стоило джаккаю начать свой стих, как глаза ангела удивленно вспыхнули, и он приоткрыл рот, забыв и о боли, и о ранах, подавшись вперед, слушал, и не верил тому, что слышал – никак не ожидал Изуродованный встретить знающего родной язык так далеко от дома, и бесконечно далеко от жизни, бывшей «до».
После первого куплета ангел разжал зубы, словно хотел подпеть джаккаю, пусть и не знал, и не мог знать слов экспромта Малина. Но языка не было, как и многих других частей, пусть и забыл бедолага об этом, увлеченный стихами. Так и не сумев извлечь звуки иные, кроме сухих стонов, он поднял руки и легонько ударил одним ножом о другой. Затем остальные лезвия продолжили нарождавшуюся мелодию, создав простенький аккомпанемент стихам Остролапа.
Когда джаккай закончил, по впалой щеке скатилась слеза, а за ней и вторая. Расставив руки в стороны и согнувшись, ангел сделал шаг вперед, предлагая Малину обняться с такой трогательной наивностью и открытостью, будто джаккай был его давно потерянным другом.
Теперь Малин мог его добить одним ударом – даже если захочешь, не промахнешься… Даже странный нимб погас, гарантируя, что ответная молния не полетит в поэта.
Лих-Вих
У Матеуша были большие проблемы с контролем гнева. Поэтому на хватание посоха он отреагировал утробным рычанием, раскрасневшись еще сильней. Но это продлилось недолго – понимая, что перед ним протеже самого Мокку, маг обуздал свою ярость, выдохнув и вытерев выступивший на лбу горячий пот платком. От желания убивать тоже не осталось и следа – да и не стал бы он, в самом деле, убивать детеныша – максимум покалечил.
И маг, и Вихолих поймали заинтересованные взгляды демонов – вопреки ожиданиям, в них не было угрозы, и дети Синдел не собирались бросаться за защиту одного из своих. Наоборот, они с интересом ждали, каким образом колдун будет расправляться с мелким, и даже какой-то спор на этот счет затеяли. Стало ясно, почему раненная крысодемон доверила свою подопечную Избранному – стае было плевать на найденыша и «своим» ее они не считали. Разве что Рафи было ее немного жаль – но не настолько, чтобы вступаться за детеныша перед магом.
Матеуш, поймав настроение демонов, снова подумал насчет того, чтобы наказать вредную мелочь – но та уже скрылась в дальнем углу. Маг смачно плюнул на пол, еще раз стукнув посохом подвернувшуюся старуху. Он очень хотел хорошенько расшибить ей хребет, а еще лучше – сломать. Но та постоянно уворачивалась, будто змея, вызывая новые приступы злости и стук злых пульсов в висках.
Рафи на предостережение Лиха ответила усталой улыбкой и кивком. Два демона как раз начали ссорится (кажется, один был ужасно недоволен, что маг не убил ящерицу, а другой – наоборот), и синей пришлось бежать их разнимать, пока они друг дружку не покалечили.
-Но Избранный! – обиженно надул губы Дуб, недовольный решением Вихо… И тут же заткнулся, получив тычок стальной палки в живот – а ведь только-только перестало болеть после удара булыжника!
-Ты, имбецил, линго понимаешь?! Сказано тебе, Избранный будет думать! Жди! Или мне тебе что-нибудь сломать, чтобы до тебя дошло?!
Крестьяне прыснули во все стороны, спотыкаясь на бегу. Их страх немного утешил гнев мага. Махнув рукавом балахона, он двинулся к лестнице, ведущей в подземелья.
Большинство низших служителей жили в деревянных хижинах у храма – от них в настоящем не осталось и следа. А высшее и среднее духовенство имело кельи в подземелье, которое было очень запутанным, полным тайных ходов и секретов. Здесь, под землей, и располагался «кабинет» Матеуша, который он создал сам с помощью своей магии. Пройдя всего пару метров после спуска в катакомбы, колдун остановился перед ровной стеной, и взмахнул палкой, заставив камни разойтись в сторону, образовав широкий и удобный проход.
Внутри было тепло и уютно – три дивана, широкий стол, картины на стенах, изображавшие красивые сочные фрукты и женщин без одежды, эти фрукты поглощавшие, статуи в виде мускулистых мужчин с оружием, но тоже без одежды, книжные полки, полные книг и здоровенный террариум, где ползали Террорфанги, самые жуткие змеи, из всех известных в этих краях.
Они были толстые, длинные, с черной чешуей и гребнями на спинах. Тупоносые морды щерились тремя парами красных глазок, а огромные пасти были заполнены разных размеров клыками, которых было так много, что они торчали во все стороны, далеко высовываясь из пасти. В отличии от обычных змей, эти чудовища предпочитали рвать добычу на части, охотясь стаями, а не убивать ядом, которого у них не было вовсе. Жрали они все, что шевелится, а когда жрать было нечего, начинали жрать друг дружку. Говорили, что в самые голодные времена они могли сожрать сами себя, откусывая свой хвост.
Даже служители Мокку предпочитали не иметь с Террорфангами дел, а тут за стеклом среди костей ползал их целый десяток. Поймав взгляд Вихолиха, колдун надулся, как индюк. Говорили, что он скармливает своим питомцам своих врагов, и сейчас мечтает скормить ему Кадма и его сраного ящера. Многие считали, что это было бы неплохо, но другие думали, что лучше было бы скормить Террорфангам его самого – низшее жречество мага просто ненавидело.
-Садись, перекусим – маг махнул рукой, приглашая гостя за стол. На звук его голоса из соседней комнаты безмолвными тенями выскочила джаккайка, человеческая женщина и молодой парень, все одетые в странные шелковые одежды, совершенно не скрывающие от взоров их тела, и не защищавшие от холода. От них до одури несло духами, а косметики было больше, чем у клоунов.
Не задавая лишних вопросов, слуги забегали туда-сюда, наполняя стол едой – свежими фруктами, мясом и рыбой.
-Угощайся, Избранный – предложил хозяин, усевшись в кресло. И тут же вцепился зубами в куриную грудку, подавая пример. Что и говорить, колдун умел хорошо жить. Культ Мокку не одобрял подобные роскошества. Но Матеуш был слишком полезен храму, и на это закрывали глаза.
-Мальчика? Девочку? Обоих? – набив рот маг щелкнул пальцами, и джаккайка вместе с парнем подскочили к Вихо, улыбаясь и заглядывая ей в глаза. Джаккайка стала поглаживать Избранного за плечи, а парень согнулся, начав возится с его штанами.
-И вот еще, попробуй. «Прах Третьей Луны». Чистейший.
Человеческая женщина, улыбаясь, раскрыла перед избранным костяную шкатулку, наполненную белым порошком.
-Вдохни поглубже и запей вином. Хорошо прочищает мозги…
Сам Матеуш тут же втянул немного порошка из другой шкатулки, и глаза его заблестели, а краснота со щек схлынула, сменившись бледностью. Маг расслаблено рыгнул, вытерев жирные пальцы о балахон, и с улыбкой кивнул несколько раз Вихолиху, с которого уже почти стянули чешуйчатые штаны.
Уточнение
(всем слугам Матеуша есть 18)
